История Джоди Сабо: стимуляция > прием Кристеллера > вакуумный экстрактор > экстренное кесарево > ПТСР

Автор: Джоди Сабо, перевод: Ксения Красильникова

23 сентября 1999 года, в четверг, я проснулась около 7 утра, потому что внезапно почувствовала схватку, а потом еще одну. Интервал между схватками был примерно три минуты. Я сказала мужу: «Кажется, нам пора в роддом».

Я позвонила своему гинекологу, и она встретила нас, когда мы приехали. На осмотре выяснилось, что раскрытие было всего три сантиметра, и врач проколола мне пузырь, чтобы отошли воды и процесс пошел быстрее. 

У меня были очень завышенные ожидания. Я мечтала об идеальных естественных родах без медикаментов и осложнений. Я мечтала кормить своего сына грудью и была настолько уверена в своих силах, что заранее купила специальную одежду для кормления. Я ходила на курсы подготовки и знала, чего ждать от родов, — но на тот момент я понятия не имела, чем этот опыт обернется для меня.

Через несколько часов после того, как у меня отошли воды, ничего не изменилось. Тогда врач-ординатор дал мне питоцин, чтобы ускорить процесс.

Через час мне стало невыносимо больно. Я начала кричать. Мне казалось, мое тело разрывает на части. Частота сердцебиения ребенка упала до меньше ста. 

Было три часа дня, когда решили вызвать моего гинеколога. Меня положили на спину и сказали тужиться. Я несколько раз просила, чтобы мне разрешили сесть, но меня игнорировали.

Было ощущение, что меня там уже нет — меня никто не слушал. Потом медсестра села на меня сверху и стала давить на живот. Мне захотелось стукнуть ее.

«Прорезается головка», — сказал врач. Внезапно сердцебиение малыша упало до 50 ударов. Все заволновались, и я больше всех. Врач твердил: «Ты должна помочь ребенку родиться, у него не очень хорошо получается. Тужься!»

Я тужилась изо всех сил. Было ощущение, что внутри все рвется на части. Потом внезапно я поняла, что больше не могу тужиться — ребенок застрял. Его сердцебиение снова упало.

Моя гинеколог так и не пришла, а ординатор начал вытаскивать малыша вакуумным экстрактором. Такой боли я не испытывала никогда в жизни.

Я кричала, потому что порвалась еще больше. Но врачу не удавалось вытащить ребенка экстрактором. У него было слишком много волос, и присоска соскакивала трижды, каждый раз все вокруг забрызгивало кровью. И вот сердцебиение малыша снова упало до 50. 

Тогда врач сказал, что нужно срочно делать экстренное кесарево сечение. Мой муж был в ужасе, вся его рубашка была забрызгана моей кровью. Его попросили выйти, пока меня готовят к кесареву.

Потом меня отвезли в операционную. Со мной по-прежнему никто не разговаривал, происходящее меня очень пугало. 

Пока меня готовили к операции, все вокруг бегали как сумасшедшие. Мои ноги и руки привязали к операционному столу. Я подумала: «Надеюсь, муж в порядке — он так напуган…»

Медсестра приложила к моему лицу маску и сказала, что операцию будут делать под общим наркозом. Я услышала шипящий звук. 

А потом я перестала дышать.

Медсестра крикнула: «Давай же, милая, дыши!»

Но я не могла.

«Джоди! Дыши!» — кричала она.

Я не могла пошевелиться, но оставалась в сознании. Я думала: «Я не могу дышать! Я должна сказать им об этом! Боже! Я сейчас умру! Сегодня я увижу Иисуса! Я умру! Бедный мой муж, как он справится с ребенком в одиночку?»

Я почувствовала, как доктор делает вертикальный надрез на животе. Я подумала: «Боже, мне страшно, как же мне страшно! Я умру! Мэтт, я буду так скучать!.. Надеюсь, ты знаешь, как сильно я тебя люблю. Как сказать им, что я не могу дышать? Я должна им сказать, что не могу дышать!» 

Внезапно я почувствовала, как дергается моя правая рука, затем нога, затем голова. У меня начались дыхательная недостаточность и судороги.

Наконец кто-то интубировал меня, и я заметила, что медсестра, стоящая справа, сжимает воздушный мешок АМБУ. Последнее, что я помню, — как медсестра говорит: «О Боже!» После этого я отключилась. 

Когда я открыла глаза, то удивилась, что жива. Я спросила медсестру, в порядке ли малыш. Она сказала, что с ним все прекрасно, и спросила, хочу ли я его увидеть. Конечно, я сказала «Да»! Мы с ребенком живы – я испытала огромное облегчение.

(Позже я узнала, что мой гинеколог приехала только тогда, когда пришло время меня зашивать). 

На следующий день ко мне пришла консультант по грудному вскармливанию и попыталась показать мне, как кормить. Она постоянно хватала и сжимала мою грудь и грубо засовывала ее в рот ребенку.

Мне это не понравилось, я попросила не трогать меня. Тогда она строго спросила: «Вам нужна моя помощь или нет?» Я почувствовала себя очень униженной, ее действия мое тело восприняло как насилие.

Из-за боли от шва после операции мне приходилось кормить сына из-под руки, и она все время говорила, что я делаю это неправильно.

Тогда я не знала, что молока у меня в любом случае нет, и очень расстраивалась. Даже когда я сцеживалась, у меня выходило только несколько капель молозива. 

Когда мы оказались дома, все стало разваливаться. Я пыталась кормить грудью, но у меня ничего не получалось. Мои соски потрескались и кровоточили. Из-за травматичного опыта, который мне пришлось пережить, у меня не вырабатывалось достаточно молока. У ребенка были колики и желтуха, поэтому нам пришлось перевести его на смесь. Я была в отчаянии. 

Никто никогда не говорил мне, что материнство окажется таким сложным. Общество рисует картинку счастливых матерей с довольными малышами, но это далеко от истины.

А потом начались флешбеки. Несколько раз в сутки, особенно по ночам, я заново переживала опыт своих родов, прокручивая в голове каждую подробность снова и снова. Я не могла подходить к ребенку, потому что он напоминал о том, что мне пришлось пережить. 

Спустя всего две недели после родов я оказалась в пучине депрессии. Я хотела умереть, внутри меня была такая пустота. Кроме того, у меня начались жуткие кошмары о том, как я убиваю сына. Мне снилось, что я варю его и ем, режу его на кусочки, топлю и душу его.

К моему ужасу эти мысли стали появляться и днем, даже в те моменты, когда я держала малыша на руках. Мне приходилось откладывать его в сторону — я так боялась ему навредить. 

Эти страшные мысли, флешбеки, пустота и депрессия мучили меня каждый день на протяжении полугода. Я правда думала, что схожу с ума. Я стала думать о том, что будет, если я убью сына: «Муж расстроится, я убью и его тоже, а потом покончу с собой. Тогда мы все окажемся в раю и будем наконец счастливы». 

На полгода я полностью изолировала себя от мира. Каждый вечер я ложилась спать, молясь, чтобы утром мне не проснуться. Единственная причина, которая могла заставить меня встать с кровати, — то, что сын хотел есть.

Я стала жалким подобием той женщины, которой была прежде. Я хотела, чтобы все это кончилось. Я хотела умереть. 

Я убедила себя в том, что я худшая мать на свете. Мне не хватало смелости рассказать кому-то о своих мыслях и чувствах, потому что я считала себя съехавшей с катушек и была уверена, что у меня заберут ребенка. Страх парализовал меня, поэтому несколько месяцев после рождения сына я провела в полном одиночестве. 

К счастью, по мере того как мой сын подрастал, флешбеки, кошмары и жуткие мысли стали отступать. Но я все еще хотела покончить с собой. Я фантазировала об этом и продумывала план самоубийства до мельчайших деталей. Даже мысль о том, что муж найдет меня в луже крови, не пробуждала во мне желания жить.

Когда я снова забеременела (моему сыну тогда было примерно год и три), меня охватил ужас. Я знала: велика вероятность того, что с дочерью мне предстоят те же эмоциональные страдания, что и после рождения сына.

Я решилась на плановое кесарево сечение и перевязку маточных труб, потому что не могла представить, что придется пережить такое снова. Но страх не отступил. 

Когда я была на шестом месяце беременности, у меня начались панические атаки, и я не могла спать по ночам. Я постоянно плакала.

Я помнила пустоту, которая мучила меня после рождения сына, и ужасно боялась, что почувствую ее снова. Я бы просто не выдержала, если бы снова столкнулась с депрессией, кошмарами, жуткими мыслями и одиночеством. Я постаралась рассказать мужу о том, что мне пришлось пережить, но он меня не понял. 

Наконец я все же открылась своей подруге, с которой мы вместе ходили в церковь. Она порекомендовала психиатра. Он поставил мне диагноз ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство), которое началось после рождения сына, и назначил лекарства. С неохотой я начала принимать таблетки и пошла на психотерапию. 

Я чувствовала себя виноватой в том, что мне потребовалась помощь. Но мне было так страшно, что таблетки я все-таки принимала. Я не могла позволить себе пережить все это снова. И все же я ежедневно думала, что, если убью себя, мне не придется проходить через эти мучения — все просто закончится.

7 августа 2001 года у меня отошли воды — примерно на месяц раньше срока, и мне сделали кесарево сечение. Мне также перевязали трубы, поэтому операция заняла в общей сложности около 45 минут. Я была в сознании, и все это время меня рвало.

Когда дочку вытащили и показали, я увидела, что она вся синяя. Казалось, прошло очень много времени, прежде чем она начала дышать (позже, в 10 месяцев, у нее обнаружили астму).

Наконец она заплакала, и я почувствовала облегчение. Она была очень спокойной малышкой, и колики обошли ее стороной. 

И все же спустя две недели реализовались мои самые ужасные страхи. Ко мне вернулись депрессия и пустота. Я снова была на дне черной ямы, там, где никогда не хотела оказаться снова. Появились мысли о том, чтобы задушить дочь. Я даже не могла находиться с ней в одной комнате, потому что боялась причинить ей вред. Я снова хотела умереть.

Однажды, около часа ночи, я держала свою месячную дочку на руках и прощалась с ней. Я решила покончить с собой — я не могла проходить через все это снова.

А потом, посмотрев на дочь, я заплакала. Я подумала: «Моей дочери нужна мама». Я проплакала час, держа ее на руках. Вся ее будущая жизнь пронеслась перед моими глазами: я представляла, как она растет, выходит замуж, рожает детей.. Мне невыносима была мысль о том, что ей придется жить без матери. И фокус будто бы сместился с моих мучений на ее потребности. Я положила ее в кроватку и уснула сама, плача от того, что только что чуть не случилось.

На следующий день я позвонила психиатру и рассказала, что произошло. Он увеличил дозы лекарств, а через два дня я встретилась с психологом. Мы начали сеансы когнитивно-поведенческой терапии, и это мне очень помогло. Спустя два года я наконец встала на путь выздоровления. 

Я все еще принимаю препараты и обращаюсь к психологу, когда понимаю, что близка к депрессии или начинаю терять способность контролировать свою жизнь. С учетом моего опыта, думаю, я никогда не стану прежней, но мне и вправду стало лучше. 

Сейчас я люблю своих детей всем своим существом. Я и представить не могу, что трону хотя бы волосок на их голове. Когда я смотрю на свой шрам после кесарева, я вспоминаю свои страх, боль и отчаяние, но они мне больше не вредят. 

Мой опыт сподвиг меня создать сайт, посвященный ПТСР после родов. Кроме того, я веду онлайн группу поддержки для женщин, переживших травматичные роды. Я стараюсь сделать все, чтобы эти женщины знали, что они не одни, что их опыт реален, и что надежда есть.